Сестры Рондоли. Страница 7

— Так вы и есть тот самый француз? До чего же я рада вас видеть, до чего рада! Но как вы огорчили бедную девочку! Она месяц ждала вас, сударь, да, да, целый месяц. Весь первый день надеялась, что вы за ней зайдете. Ей хотелось посмотреть, насколько вы ее любите. Если б вы знали, как она убивалась, когда поняла, что вы не придете! Да, да, сударь, все глаза выплакала. Потом пошла в гостиницу, но вас уже не было. Тогда она решила, что вы отправились дальше по Италии, а на обратном пути опять завернете в Геную и разыщете ее — она ведь не захотела ехать с вами. И она больше месяца ждала вас, сударь, да, да, ждала и тосковала, очень тосковала. Я ее мать.

Признаюсь, я несколько опешил. Но тут же овладел собой и спросил:

— Она в Генуе?

— Нет, сударь, в Париже, с одним молодым художником. Он — прекрасный человек, очень любит ее, по-настоящему любит и дарит ей все, что она ни попросит. Вот поглядите, что она прислала мне, своей матери. Красиво, правда?

С чисто южной непосредственностью она продемонстрировала мне свои широкие браслеты и тяжелое ожерелье. Потом продолжала:

— А еще я получила серьги с камнями, и шелковое платье, и кольца. Но их я по утрам не ношу: надеваю — и то ненадолго, когда куда-нибудь иду. О, теперь она счастлива, сударь, очень счастлива! А как рада будет, когда я напишу, что вы заглянули к нам! Да входите же, сударь, присядьте. Входите, выпейте чего-нибудь.

Я отказался — теперь мне хотелось уехать первым же поездом. Но она поймала меня за руку и потащила в дом, приговаривая:

— Зайдите же, сударь, зайдите! Я должна ей написать, что вы навестили нас.

Я очутился в маленькой темноватой гостиной, где стояли стол и несколько стульев.

Итальянка вновь затараторила:

— О, сейчас она счастлива, очень счастлива! Когда вы встретились с нею на железной дороге, у нее было большое горе. Ее бросил в Марселе друг, и бедняжка возвращалась домой. Вы ей сразу пришлись по душе, но тогда она еще немножко грустила — вы понимаете! Теперь у нее все есть, она исправно пишет мне о своих делах. Зовут его господин Бельмен. Он, говорят, известный у вас художник. Он встретил Франческу случайно, прямо на улице, да, да, сударь, прямо на улице, и сразу влюбился. Но выпейте же стаканчик сиропу. Очень вкусный. Выходит, вы совсем одни в этом году?

Я подтвердил:

— Да, совсем один.

Теперь, когда откровения синьоры Рондоли-старшей развеяли мое первое разочарование, меня все неудержимее подмывало расхохотаться. Сиропу пришлось выпить.

Старуха не умолкала:

— Вы так-таки совсем одни? Какая жалость, что Франчески нет в городе! Она составила бы вам компанию, пока вы здесь. Гулять одному не очень-то весело. Она тоже будет страшно огорчена.

Я встал из-за стола, и тут итальянка воскликнула:

— Хотите, с вами пойдет Карлотта? Она у нас все места для прогулок знает. Это моя вторая дочь, сударь, вторая.

Мое остолбенение она, несомненно, приняла за согласие, потому что ринулась к двери, выходившей, видимо, на лестницу, распахнула ее и крикнула в темноту:

— Карлотта! Карлотта, доченька! Спустись-ка сюда и поживей, поживее!

Я хотел было возразить, но она не дала мне раскрыть рот.

— Нет, нет, Карлотта составит вам компанию. Она очень ласковая и гораздо веселей, чем старшая. Это хорошая девушка, просто замечательная, и я ее очень люблю.

По ступенькам зашаркали шлепанцы, и появилась высокая тонкая брюнетка, хорошенькая, но тоже растрепанная; на девушке было старое материно платье, под которым угадывалось юное, стройное тело.

Синьора Рондоли незамедлительно ввела ее в курс моих дел:

— Это француз Франчески. Да ты же знаешь — тот, прошлогодний. Он разыскивал ее — он, бедный, остался совсем один. А я ему сказала, что ты пойдешь с ним и составишь ему компанию.

Карлотта посмотрела на меня красивыми карими глазами, улыбнулась и промолвила:

— Если он не против, я с удовольствием. Мог ли я отказаться? Я уверил ее:

— Разумеется, я не против.

Синьора Рондоли подтолкнула дочь к двери.

— Иди, собирайся, только побыстрей, побыстрей. Надень голубое платье, шляпу с цветами да поторапливайся.

Когда Карлотта вышла, она пояснила:

— У меня еще две, только те помоложе. Поднять четырех девочек — это денег стоит, и каких! Слава богу, хоть старшая теперь пристроена!

Тут она рассказала мне о своей жизни, о покойном муже, служившем на железной дороге, и о достоинствах Карлотты, ее второй дочери.

Вернулась девушка, одетая во вкусе старшей сестры: платье на ней было кричаще-яркое.

Мать оглядела ее с ног до головы, осталась довольна и разрешила:

— Ступайте, дети мои. Потом напомнила дочери:

— Только не задерживайся позже десяти вечера. Ты знаешь: дверь запирается. Карлотта ответила:

— Не беспокойся, мама.

Она взяла меня под руку, и мы пошли бродить с нею по улицам, как годом раньше с ее сестрою.

Завтракать я повел новую свою подругу к себе в гостиницу, а потом повез ее в Санта-Маргериту, повторив последнюю нашу прогулку с Франческой.

Вечером Карлотта не вернулась домой, хотя дверь там и запиралась ровно в десять.

Все две недели, бывшие в моем распоряжении, я катал Карлотту по окрестностям Генуи. Она не заставила меня скучать по ее сестре.

Утром, в день отъезда, я оставил ее в слезах, сделав ей подарок на память и вручив четыре браслета для ее матушки.

На днях я опять собираюсь в Италию и не без тревоги, умеряемой приятными надеждами, думаю, что у синьоры Рондоли еще две дочери.